Между молчанием и криком

глава "Маскарад традиций"
сс. 85-87
Что касается гендерных преступлений, таких как изнасилование или домашнее насилие, государство здесь открыто придерживалось патриархальных точек зрения. Никаких дискуссий о данных преступлениях как пережитках буржуазной морали уже не проводилось. Зачем? В это время взошла звезда странной науки под названием виктимология.
Рассвет виктимологии в России пришелся на 1970-е т 1980-е годы. Что такое виктимология? Это ворох статистических данных, описаний, таблиц и графиков, посвященных жертве преступления. О преступнике здесь почти не говорится. Его словно нет. Пристальный предмет исследований, фиксаций и безапелляционных выводов - пострадавшая сторона и ее поведение. Именно жертва и ее характеристики попадают под пристальное внимание виктимологов.
Л.В.Франк, патриарх советской виктимологии, в 1966 году ввел понятие "вина потерпевшего" и определил виктимность как склонность человека становиться жертвой преступления в результате его образа действий (Франк, 1966, сс.24-25). Позже В. Минская и Г.Черчель, в свою очередь, развили понятие "отрицательное поведение потерпевшего, способствующее преступлению" (Минская, 1988, с.28), под которое подходили "поступки и поведение, причинно связанные с преступлением, объективно причиняющие вред обществу при наличии в них элементов, способствующих зарождению у другого лица умысла на совершение преступления, либо его осуществление".
Не удивительно, что одним из основных объектов виктимологии стало поведение женщины. Так, например, в статье В. Минской "Опыт виктимологического изучения изнасилования" (1972) и в работе А.Дьяченко "Актуальные вопросы виктимологической профилактики преступлений в области половых преступлений" (1988) при рассмотрении гендерных преступлений основное внимание было направлено прежде всего на поведение пострадавшей женщины. Анализировались ее характеристики, ее поведение и даже стиль ее одежды. "Что сделала жертва для того, чтобы против нее не было совершено преступление?" - именно этот вопрос занимал умы советских криминологов, работавших с проблемой гендерного насилия. Существовали даже попытки теоретически даже оправдать насильника. Так, например, Г. Антонов-Романовский в статье "Проблемы криминологического изучения изнасилований" (1981) утверждал, что причина изнасилования "природна" и кроется в желании мужчины удовлетворить свои естественные сексуальные потребности (37). Этот же "эксперт" связывал изнасилование с такими факторами, как возрастающее число партнеров у современных женщин и увеличившийся масштаб женского сексуального опыта!

Экспертам-виктимологам вторили и авторы научно-популярных брошюр, на которые было богато это время. Автор учебного пособия для старшеклассников Т.Афанасьева, например, описывая историю изнасилования, безапелляционно заявляла: "Выяснилось, что "потерпевшие" были пьяны до встречи с насильниками. По собственной воле и охоте они довели себя до такого положения, когда все остальное происходило уже в полубессознательном состоянии "сторон". Так что не было насилия...Оттого я слова "потерпевшие" и "насильники" беру в кавычках" (Афанасьева, 1985). Даже в относительно прогрессивных работах, таких, например, как книга А.Белявского и Э.Финна "Любовь и кодекс" (1973), многие положения которой кажутся поистине революционными для своего времени, утверждается, что "поведение потерпевшей тоже имеет значение".
Мы видим, что "политика закрытых глаз" привела к тому, что изнасилование стало трактоваться в первую очередь как с е к с у а л ь н о е преступление, а не как преступление против личности. В обозначении изнасилования как сексуального преступления присутствует своя логика: изнасилование, таким образом, переносится в достаточно сложную сферу и н т и м н о й ж и з н и, хотя, на самом деле, изнасилование - вопрос к о н т р о л я, а не сексуального влечения.